Тринадцать способов убить Лалабелль Рок [Литрес] - Мод Вулф

лестницей.

Ее нет на месте, думаю я. Она уже давно сбежала. Я сжимаю пистолет так крепко, что он становится продолжением моей руки.

– Ее нет дома, – говорю я, оглядываясь. Над линией бороды щеки Викинга слегка порозовели, но с дыхания он не сбился.

– А это что? – постукивает пальцем по уху. – А?

Я судорожно втягиваю в себя воздух. Значит, он тоже это услышал. По лестничной клетке разносится звук неумелой игры на рояле.

Чем выше мы поднимаемся, тем громче становится музыка. Когда мы останавливаемся перед дверью Художницы, мне хочется зажать уши ладонями. Мне кажется, что меня выворачивают наизнанку. Я поднимаю вверх сжатую в кулак руку.

– Не стучи, – предупреждает Викинг.

Я разжимаю кулак, и дверь открывается от моего прикосновения. Должно быть, она ждет меня, как и говорила.

Она сидит за роялем, на ней мужская рубашка в пятнах краски и спортивные шорты. Ее волосы связаны чем-то, что очень напоминает мой потерянный носок. Когда она видит меня, ее голубо-карие глаза расширяются. Я поднимаю руку, машу ей и слабым голосом говорю:

– Привет.

– Привет, – говорит она и добавляет: – Это фрагмент со словами.

Прежде чем я соображаю, о чем она, Художница начинает петь. Мелодия настолько веселая, что это сбивает меня с толку.

Стареть не собиралась я, Такого в планах не было, С тех пор как неизбежною Ты стала для меня.

– Что это? – говорит стоящий рядом со мной Викинг. Я шикаю на него. Художница невозмутимо продолжает:

Страшась, тобой я грезила, Но никогда сомнение…

– Прекрати немедленно, – говорит Викинг и обращается ко мне: – Скажи ей, чтобы замолчала.

Я опять шикаю на него, раздраженная тем, что он мешает. И вслушиваюсь в каждое слово.

– Всадник на белом коне, – запевает другое Художница, – в зеркале встретился мне.

– Ты сама сочинила? – спрашиваю я, не в силах больше молчать.

– Да. – Она кивает, не отрывая взгляда от клавиш. – Нравится?

– Кажется, ты выбрала не ту тональность, – говорит ей Викинг.

– Разве? – беспечно спрашивает Художница. – Думаю, менять что-то сейчас уже поздно. Коль суждено умереть мне – буду играть я со смертью!

– Так лучше, – говорит Викинг и опускает тяжелую руку на мое плечо.

– Прости, – говорю я ей. – Будет небольно. Я думаю.

– Всё в порядке, – говорит она. – Ты же знаешь, что я прощаю тебя. Ты не против, если я продолжу играть?

– Нет, играй, – с трудом произношу я.

Викинг вздыхает.

– Ты только все себе усложняешь, – говорит он мне. – Ты очеловечиваешь ее.

Художница хмурится и прекращает петь, руки же выдают неуклюжую импровизацию.

– Я забыла следующую часть, – говорит она. – Знаешь, со смертью почти ничего не рифмуется.

– Макбет[17]? – предлагаю я.

– Не могу представить, как это воткнуть.

– Я все равно ненавижу эту пьесу.

– Да? – с грустной улыбкой говорит она. – Ну а мне нравится.

Мы беспомощно смотрим друг на друга. Ее пальцы движутся по клавишам, то и дело сталкиваясь и устраивая диссонирующие ДТП. Мой любимый Иерофант. Щедро, до невозможности бесталанный. Мое время вышло.

– Твое время вышло, – говорит Викинг. – Заканчивай.

В какое-то мгновение ее пальцы замирают на клавишах.

Я закрываю глаза и приставляю пистолет к своему виску.

– Подожди! – кричит Викинг и бросается ко мне.

Он поднимает мою руку вверх именно в ту секунду, когда мой палец нажимает на спусковой крючок. Художница вопит, на нас градом сыплется стекло от мансардного окна.

Викинг чертыхается и вырывает у меня пистолет. Я вижу, что у него течет кровь.

– Прости, – говорю я глупость. В ушах все еще звенит от выстрела.

Викинг зажимает рукой свежий порез на голове, пятится от меня и поднимает пистолет.

– Не трогай ее! – кричит Художница, словно приросшая к табурету.

Мгновение дуло мечется между нами. Я задерживаю дыхание и готовлюсь к прыжку.

– На часах правильное время? – спрашивает Викинг.

Он указывает на кошку с двигающимися глазами и хвостом. По его лицу течет кровь и пачкает бакенбарды.

Я дико таращусь на Художницу, а та таращится на меня, такая же ошарашенная. Ее пальцы играют все те же ноты, снова и снова, как заигранная пластинка.

– На часах правильное время? – повторяет Викинг. Он указывает на кошку с двигающимися глазами и хвостом. На часах ровно десять.

– Да, – говорит Художница.

– Моя смена закончилась, – говорит он.

– Что? – тупо спрашиваю я. – Что ты делаешь?

– Я принимаю решение. Я сохраняю здоровый баланс между работой и личной жизнью, – говорит Викинг со странным смехом. Затем делает нечто необъяснимое: прижимая руку к кровоточащей ране на голове, подходит к стене и рассматривает картины. – Это ты нарисовала, да?

– Да, – отвечает Художница, переглядываясь со мной.

Викинг опять смеется. Я гадаю, нет ли у него сотрясения.

– Ага, – говорит он, – ага, я так и думал. Ну… я пошел.

Мы с Художницей наблюдаем, как он, не оглядываясь, идет к двери. Потом непонимающе переглядываемся, и я бросаюсь за ним. Догоняю его этажом ниже.

– Подожди, – говорю я. – Что происходит?

Викинг искоса смотрит на меня, одной рукой теребит пуговицу на рубашке, в другой у него телефон. Буквально на глазах его собранный вид распадается, он становится взъерошенным.

– Я возвращаюсь к работе завтра в полдень. На твоем месте я бы покинул город.

– А как ты? – спрашиваю я. – С тобой все будет в порядке?

На мгновение на его лице появляется удивление, и он смеется.

– Со мной? Со мной все будет замечательно. Я в том смысле, что Лалабелль будет в бешенстве.

– А что,